Сегодня имя Родченко - едва ли не синоним советской фотографии 20-30-х годов. Его работы хранятся в крупнейших музеях мира. Его архив так велик, что сканирование негативов, которые проводил Московский дом фотографии, заняло 4 года. 23 ноября Александру Михайловичу исполнилось бы 115 лет. А в декабре будет полвека, как его нет с нами. К этим двум датам приурочено открытие в Манеже его персональной выставки "Фотография - искусство", организованной МДФ при участии ГМИИ им. А. С. Пушкина, Музея Маяковского, галереи Алекса Лахмана. В эти же дни вышла из печати монография Родченко с тем же названием, подготовленная в рамках издательской программы "Интерроса" совместно с МДФ и Гуманитарным проектом Ивана Полякова.
Даже тот, кто ничего не знает о Родченко, обязан ему своим взглядом на мир. Знаменитые резкие ракурсы его фотографий несли энергию нового видения. А как заметил он однажды, "каждое новое увидение рождает революцию". Мы все пользуемся плодами той революции "увидения", которую совершил художник вместе с соратниками по "ЛЕФу" и позже группы "Октябрь". Эта революция началась не в 20-е годы, а гораздо раньше. Тогда, когда в 1916 году Родченко участвует в футуристической выставке под названием "Магазин": "В это время я ходил зимой и летом в ободранном осеннем пальто и кепке. Жил в комнате за печкой в кухне, отгороженной фанерой. Я голодал. Но я презирал буржуазию. Презирал ее любимое искусство: Союз Русских художников, эстетов Мира искусства. Мне были близки такие же необеспеченные Малевич, Татлин и другие художники. (...) Мы были не бухгалтеры и не приказчики буржуазии. Мы были изобретателями и переделывали мир по-своему. Мы не пережевывали натуру, как коровы жвачку, на своих холстах. Мы создавали новые понятия. Мы - не изображатели, а новаторы".
Это написано в 1936 году, когда за спиной была уже травля в прессе. Тогда о его фотографии юного трубача, снятого с нижнего ракурса, писали: "Разве в этом грубом зверином узле мускулов и топорном образе лица можно узнать живое, радостное, открытое лицо младшего поколения коммунистов?" Критики жаждали крови. И Родченко был исключен своими товарищами и учениками из группы "Октябрь". Потом были съемки на строительстве Беломорско-Балтийского канала. "Мною снятый Беломорско-Балтийский канал имени т. Сталина в количестве 2000 снимков обслужил почти всю советскую печать", - заметит он как-то. Но свое выступление на дискуссии 1936 года под названием "Перестройка художника" он вынужден завершить обещанием "создавать вещи, в которых фотографический язык служил бы полностью социалистическому реализму". Обещания обещаниями, но все же он не сдался. Он, как говорят боксеры, умел держать удар.
Фактически Родченко был одним из последних могикан русского авангарда. Он пережил своего друга Маяковского. И сделал его посмертную фотографию дома. Ему удалось довершить то, ради чего был поднят когда-то бунт поэтов, "горланов, главарей". Ему удалось донести открытия авангарда в самую гущу жизни.
Его работы возникают в русле художественных поисков конструктивистов. Он оформляет советский павильон для выставки 1925 года в Париже. Придумывает костюмы, декорации и даже складную мебель и трансформирующееся оборудование для спектаклей "Клоп" и "Инга". Он работает как художник над фильмами "Москва в Октябре", "Журналистка", "Кукла с миллионами", "Альбидум". Он делает фотомонтаж для поэмы Маяковского "Про это". Он работает как книжный график и рекламщик. Знаменитая реклама "Нигде, кроме как в Моссельпроме" оформлена Родченко. Он преподает в Высшем художественно-техническом институте (ВХУТЕИН). Но постепенно его главной любовью и страстью становится фотография.
Иногда кажется, что именно она его и спасла. Вождя и отца народов интересовали искусства поважнее - литература и кино. А фотографию никто не принимал всерьез. Родченко с огорчением напишет: "Фотография технически настолько проста и быстра, настолько необходима как прикладная к науке, жизни и технике, что ее еще как таковую, очень близкую и доступную, не считают достойной пророка". Он стал ее пророком. Пророком искусства, которое и за искусство не считали.
Он, который взял камеру сначала ради художественного эксперимента, обращается к фоторепортажу. Самому ходовому, массовому жанру, который "считается в фотографии чем-то низшим". Нужно было обладать поразительной зоркостью, художественным чутьем, высшей пробы демократизмом, чтобы догадаться: "Но это прикладное и низшее в силу конкуренции журналов и газет, в силу живой и нужной работы, когда нужно снять во что бы то ни стало, при всяком освещении и точке зрения, и проделало революцию в фотографии". Признанный художник и дизайнер, он сознательно становится чернорабочим визуальной революции. Снимает заводы, работу "Скорой помощи", выпуск газеты, далекий леспромхоз...
Родченко увлекался репортажной съемкой чрезвычайно. Его жена Варвара Степанова рассказывала, что на Сухаревке Родченко сделал фотографию её и дочери ...не узнав их. Насколько он был отчаянным человеком, можно судить по воспоминаниям репортера Шиманского. Тот был свидетелем съемок состязаний на ипподроме: "Родченко снял свои "Скачки" в таком ракурсе. Он лег на край скаковой дорожки и оттуда снимал. А тем, кто был рядом, сказал, что лошадь никогда не должна наступать на человека. Ей не полагается".
Впрочем, часто деятельность фоторепортера была далека от пафоса. Показательно письмо, которое он пишет в августе 1930 года жене из киноэкспедиции: "Милая Варвара! Начало работы довольно трудное. Из всей аппаратуры работает исправно одна "лейка". (...) Сегодня осмотрели канифольно-скипидарный завод. ...Завод работает круглые сутки и свистит, как пароход на Волге, а кругом сосна. Говорят, лес идет до севера, водятся волки и медведи. Снимаем мы так. У крестьянина заарендована старая кляча Манька. Нагружается воз аппаратурой, зеркалками и прочим барахлом, а мы по очереди садимся тоже. Остальные шествуют пешком. К тому же за нами бегут две собаки, причем каждый день разные, но бегут до конца и возвращаются с нами обратно. Во время съемки путаются под ногами и все время влезают в кадр. Я снимаю много и грущу о тебе".
Как Карамзин открывал древнюю историю, так Родченко открывал зрителям современность. "Цените все настоящее и современное", - призывал он. Сам он мало того что содержал в идеальном порядке собственные негативы, отпечатки, бумаги. Он фактически спасает фотоархив Совкино, который был затоплен в подвале. Родченко покупает его за 6 рублей и притаскивает домой мокрые, грязные фотографии.
Впрочем, в настоящем Родченко больше всего интересовали приметы будущего. Он верил, что человек может создать прекрасный разумный мир. Более того, он сумел стать художником, впечатляющим актуальностью и в ХХI веке. Выставка в Манеже и вышедшая к юбилею монография не просто показывают широту интересов Родченко. Они фактически открывают его как мультимедийного художника. Родченко использовал эксперимент не для выгораживания отдельной деляночки фотографии. Напротив, функциональность и доступность должны были сделать ее универсальным языком, который пригодится и для книги, и в кинематографе, и для рекламы. Его работы всегда часть серии, или, по-нынешнему, - проекта. С другой стороны, фотография, графика, кинематограф в этих проектах для художника становились равно важными медиа. Поэтому модное слово "мультимедийность" в применении к Родченко не выглядит натяжкой. Скорее констатацией его потрясающей интуиции.
Даже тот, кто немало знает о Родченко, на выставке и в книге может встретиться с незнакомым художником. Например, увидев его фотографии постановок Большого театра 1937 года. Им могли бы позавидовать пикториалисты. Или - серию "Цирк", что готовилась для июньского номера 1941 года журнала "СССР на стройке". Образ сурового конструктивиста, который чеканит: "Сознание, ОПЫТ, цель, КОНСТРУКЦИЯ, техника и математика - вот братья современного искусства", - плохо вяжется с образом человека, рисующего автопортрет с ...клоунским гримом на лице. Кстати, как вспоминает дочь Варвара Родченко, отец любил смешить гостей фокусами. Среди популярных был такой: хозяин дома клал на свою лысую голову тарелку - и тарелка словно приклеивалась. Родченко ходил по комнате с ней на голове к восторгу детворы. С другой стороны, серьезный дядя, который может улечься на глазах публики под ноги пионера ради нужного ракурса снимка, должен обладать, наверное, и отвагой клоуна.
Главный фокус, впрочем, в том, что открытие Родченко нам еще предстоит. Чтобы чуть-чуть приблизиться к пониманию этой громадной фигуры русского ХХ века, стоит вспомнить, что среди самых важных событий жизни в блистательном эссе "Черное и белое" он называл детское впечатление от выступления чревовещателя в театре, потрясение от планетария, которое "заставило еще искать и искать фантастическую реальность; или в реальном фантазию", и встречу с фотографией. Во всех трех вещах он сумел узнать чудо.
Любовью к функциональности он был похож на американцев с их культом selfmademan. Он, кстати, считал, что "человек, организовавший свою жизнь, работу и самого себя, есть современный художник". Но этот рационалист смог сохранить на всю жизнь романтическую мечту юности: "Я предпочитаю видеть необыкновенно обыкновенные вещи. Эту идею я осуществлю". И представьте себе, сдержал слово.
Статья рубрики "Искусство" журнала "Итоги"
Плакат работы Александра Родченко "Профсоюз - защитник женского труда", похищенный из Музея Маяковского в Москве, возвращен на прежнее место.
Как рассказала директор Музея Маяковского Светлана Стрижнева, в 1994 году плакат Родченко отправляли на выставку в Италию. В документах есть отметки таможни о его вывозе из России и ввозе, однако в 1997 году, по словам Стрижневой, "обнаружилось", что плаката в музее нет.
В 2009 году работу заметили на выставке в лондонской галерее Tate Modern. Замглавы Росохранкультуры Виктор Петраков подчеркнул, что сотрудникам ведомства после упорных переговоров удалось убедить нового владельца, гражданина США, вернуть краденое.
"Это не просто плакат, а оригинал-макет, на оборотной стороне которого можно видеть подписи Маяковского и Родченко", - отметил Петраков. Стрижнева в свою очередь пообещала, что "Профсоюз - защитник женского труда" в ближайшее время войдет в каталог плакатной графики, который готовится к печати.
Плакат Родченко был возвращен в Музей Маяковского во время церемонии передачи возвращенных культурных ценностей руководителям музеев. На ней Росохранкультура также передала клад монет из Рыльского Свято-Никольского монастыря в Курский областной краеведческий музей, альбом фотографий художника Мстислава Добужинского - в коллекцию петербургского Государственного центра фотографии, книгу 1793 года "Изображение мундиров Российско-Императорского Войска" - в Государственный исторический музей, а эскиз обложки к "Сказке о рыбаке и рыбке" - в Государственный музей Пушкина.